Вельяминовы – Дорога на восток. Книга первая - Нелли Шульман

— Я напишу султану, — Людовик положил ладонь на папку, — что вы приедете через год, месье Корнель. Тем более, я слышал, у вас новая книга выходит.

— К Рождеству, мы с месье Лавуазье готовим сборник статей о газах, — кивнул Федор и велел себе: "Вот сейчас".

— Ваше величество, — он вскинул голубые глаза, — мы с месье де Розье и маркизом д’Арландом просим вашего разрешения подняться в воздух при следующем полете.

— Авантюризм, — холодно отозвался Людовик, — не красит ученого, месье Корнель. Я не могу позволить вам погибнуть.

— Никакого авантюризма, — твердо проговорил Федор. "Ваше величество, неужели первыми воздухоплавателями станет какая-то шваль из тюрьмы Сен-Лазар? Там, — он указал на лепной потолок комнаты, — должны быть ученые, инженеры…"

Людовик вздохнул и усмехнулся: "А если я вам откажу, вы не поедете в Марокко, так ведь?"

Федор почувствовал, что краснеет.

— Я, в общем, не собирался…, - пробормотал он. Людовик, поиграв пером, хмыкнул: "Собирались, собирались. Ну, летите, — король подпер подбородок кулаком и зачарованно спросил: "А дальше, месье Корнель? Что будет дальше?"

— А дальше, ваше величество, — улыбнулся Федор, — мы сможем перелететь из Парижа в Лондон за день, обещаю вам.

Людовик поднялся и взглянул на вечернее, прозрачное небо: "Мы больше не воюем с Британией, так что летайте, месье Корнель. Спасибо вам за сегодняшний день, он был, — король помолчал и покачал напудренной головой, — особенным".

В большой гостиной было людно, за карточными столами уже шла игра. Мария-Антуанетта, постучала веером по ручке кресла: "А вот и его величество! Господа, сейчас мадемуазель Бенджаман споет нам арию Орфея из оперы месье Глюка, а герцогиня Экзетер будет ей аккомпанировать".

Придворные захлопали. Федор поймал взгляд Марты. "Ну да, — обреченно подумал он, не в силах оторвать глаз от Тео — высокой, стройной, с гордо поднятой вверх головой, — конечно, меня только и пожалеть остается".

— J’ai perdu mon Eurydice, — зазвучал ее голос, — низкий, страстный. Федор, глубоко вздохнул: "Не говори ей ничего о полете. Мало ли, вдруг еще волноваться начнет, все же мы с ней друзья. Друзья, — повторил он, и почувствовал, как щемит у него сердце, — безнадежно, отчаянно.

Марта лежала в постели, рассматривая родословное древо. Элизабет спокойно сопела под боком, Она, подняв голову, услышала скрип двери.

— Мистер Вулф, — весело сказал герцог, наклоняясь, целуя ее в губы, сбрасывая сюртук, — торгуется, как на рынке. Я уж пожалел, что согласился участвовать в переговорах. Как воздушный шар?

— Все живы, — хихикнула Марта и серьезно добавила: "Шесть лет воевали. Конечно, нам хочется получить свое".

— Нам, — передразнил ее Джон. Подняв на руки дочь, нежно покачав ее, — Элизабет только зевнула, — герцог открыл дверь детской. Он опустил дочь в маленькую кроватку. Перекрестив ее, Джон подоткнул одеяло вокруг Тедди — мальчик спал, зажав в руке искусно выточенный, деревянный пистолет.

— Большой Теодор ему подарил, — вспомнил Джон. "В школу малышу еще не скоро, повожусь с ним, еще года три, а то и четыре".

Он вернулся в спальню. Налив, себе вина, устроившись рядом с женой, он велел: "Покажи. Вот и капитан Стивен Кроу, мы его решили не отправлять под трибунал. Детей, сколько родилось, — Джон улыбнулся, и, обняв жену, поцеловал пахнущий жасмином висок: "Маленький Джон в Испании, Джо — в Амстердаме, одни вы у меня остались. Хорошо, что эта квартира теперь наша".

— Я к ней привыкла, — томно протянула Марта, сворачивая лист бумаги. "Кстати, герцогиня де Полиньяк на тебя положила глаз, будь осторожен. Она собирается в Лондон".

— Praemonitus praemunitus, — Джон стал расплетать ей косы. "Теодор мне рассказывал — она захотела брать у него уроки химии…"

— И все ограничилось одним уроком, — Марта откинула шелковое покрывало. Чувствуя его нежные пальцы, она тихо, сдерживаясь, застонала.

— Даже половиной, — тонко улыбнулся муж. Целуя маленькую грудь, спускаясь все ниже, он покачал головой: "Боюсь, мадам Габриэль ждет большое разочарование".

Марта едва слышно расхохоталась. Притянув мужа к себе, она шепнула: "Люблю тебя!".

Бронзовые часы на камине размеренно пробили десять раз. В комнате пахло кедром, хорошим табаком, большое окно выходило на площадь Сен-Сюльпис. Просторный, дубовый стол был завален книгами, над мраморным камином, в свете свечей, блестели сапфиры на эфесе сабли. Федор погрыз перо, и, закинув руки за голову, устало потянулся: "Не думал я, что арабский — такой сложный язык".

— За год ты научишься говорить, — ободрил его Дэниел, поднимаясь, забирая со спинки кресла сюртук. "У тебя отличные способности".

— Твоими бы устами да мед пить, как у нас в России говорят, — рассмеялся Федор. "Так что, этот Сиди Мохаммед — просвещенный человек?"

— Образованней многих особ королевской крови, тут, в Европе, — хмыкнул Дэниел, застегивая серебряные пуговицы. "Он тебе по душе придется". Мужчина помялся: "Только все равно, Теодор — где ты будешь искать свою кузину? — он указал на искусно гравированную карту мира, что висела над столом. "Африка — это огромный континент. Скорее всего, она и вправду умерла, эта Изабелла".

— Обо мне тоже все думали, что я умер, — угрюмо ответил Федор. "Как ваши переговоры? — он усмехнулся.

Дэниел закатил глаза. "Если бы я не знал, что он герцог — я бы подумал, что он креветками в Бостоне, на рыбном рынке торгует. Он бьется за каждую букву в договоре, въедливый, да еще и язвительный. Не был бы он мужем Марты…"

— Он о тебе — то же самое говорит, — Федор похлопал его по плечу, провожая в переднюю. "Ничего, завтра увидитесь уже за обеденным столом — сестра твоя оленину обещала, а я велел ей отличного бургундского доставить. Только там не ругайтесь, — смешливо сказал он, открывая дверь.

Он помахал рукой Дэниелу, что шел через площадь, мимо церкви. Вернувшись за стол, открыв потрепанную тетрадь, Федор пробормотал:

— Завтра. Что у нас завтра? Навестить отца Анри, — Федор зевнул, — это с утра, потом лекция, потом в Арсенал, а потом с де Розье и Антуаном — в Булонский лес, шар испытывать. Все-таки три человека — это не овца, петух и утка. Не хочется падать с двух тысяч футов, костей не соберешь. И рукопись, — он обреченно взглянул на пухлую стопу бумаг, — рукопись уже сдавать надо в типографию. Нет, нет, — Федор помотал рыжей головой и поднялся, — после этого арабского работать совершенно невозможно, сразу в сон клонит.

В спальне было прохладно, вокруг кровати были стопками разложены книги и брошюры. Федор, захлопнув окно, взглянул на икону, что стояла на столе орехового дерева. Бронзовые волосы Богородицы сверкали, искрились, переливались нездешним светом. Федор тоскливо подумал: "Господи, за что мне это? Марью ты забрал, а она, — мужчина тяжело вздохнул и устроился на подоконнике, — для нее — я просто друг".